|
1 АПРЕЛЯ. ДОМОВОЙ ПРОСНУЛСЯ!
Домовой — исконный хранитель домашнего очага
Сегодня 1 апреля.
Что будем отмечать? День Дурака? День Смеха?
Кому как, а по мне - самое время отметить День пробуждения Домового.
Все знают, что первого апреля никому не верят. Откуда взялась эта поговорка? Ведь любая пословица имеет под собой какую-то основу. Для того, чтобы это выяснить, нам надо погрузиться в прошлое, именно там скрываются корни многих высказываний и поговорок.
1 апреля наши языческие предки справляли один занятный праздник. Скорее, даже не праздник, а некий рубеж.
Этот день считался Днем пробуждения домового.
Древние славяне верили, что на зиму он, подобно многим животным и духам, впадал в спячку и просыпался лишь изредка, чтобы сделать необходимую работу по дому. Спал домовой ровно до того времени, когда уже весна полностью вступит в свои права. А она приходила, по мнению предков, совсем не в марте, а в апреле. Точнее сказать, приход весны ознаменовался днем весеннего равноденствия 22 марта и все последующие дни вплоть до 1 апреля были днями встречи весны. Первого же числа весна приходила окончательно и бесповоротно, и главный дух-хранитель очага — домовой, должен был проснуться, чтобы навести порядок в доме. Об этом много написано в интернете, читать не перечитать.
Мы же сегодня узнаем о том, как относились к Домовому в Козельском уезде. Свои наблюдения, сделанные в деревне Ягодная Бетовской волости Козельского уезда, записал в 1899 году СУРНАКОВ Констатнтин Николаевич, проживавший в городе Козельске на улице Богоявленской в доме Сурнаковой (орфография и стиль письма козельца сохранены).
ДОМОВОЙ
"Верование в домового распространено не только среди тесного люда, но среди самых интеллигентных ягоднинцев, уверенных, что домовой есть в каждом дворе и живет или в коровьем закуте, или в конюшне. Если домовой, или, как его здесь чаще называют, «хозяин» двора, живет в ладу с семьей действительного хозяина, то он, мало того, что оберегает животных от болезней и т. п., но явно покровительствует самой семье, охраняя ее членов от разных бед.
«В одном дворе не закрыли полуразобранный колодец, который в это время исправляли. Пятилетний ребенок, сын хозяина, желая посмотреть в колодец, упал в него. Мальчика схватились. Сейчас же один рабочий опустился в колодец и к неописуемой радости, и к великому изумлению присутствующих вытащил из колодезя невредимого мальчика; он не только не утонул на 2-х аршинной глубине колодца, но даже не разбился при падении с двадцатиаршинной высоты; только грудь и живот мальчика были мокры, все же остальное было на нем совершенно сухо. На предлагаемые ему вопросы мальчик объяснил, что, когда он упал в колодец, его подхватил на руки какой-то дедушка («похож на нашего дедушку» — объяснил мальчик) и вместе с ним опустился в колодец. Там он положил мальчика на ладонь, а сам стал на дно колодца и держал его на воде все время, пока за ним не спустился рабочий. «Не с крыльями был дедушка?» — спросили у мальчика. — «Без крыльев, — ответил тот, — Он велел мне лежать смирно, не кричать, не болтать ногами и не креститься». Из последнего вывели, что мальчика спас не ангел, а покровитель дома — домовой».
В другом случае, «домовой стал ночью душить разоспавшегося хозяина дома, толкать его, щипать до тех пор, пока испуганный отец семьи не очнулся окончательно, что было как раз вовремя: пожар охватил весь дом, и проснувшийся хозяин имел времени лишь столько, чтобы выхватить из пламени жену и детей».
Если домовой невзлюбит семью хозяина, например, нового покупщика дома или квартиранта, то всеми силами старается делать ему и семье его неприятности: изнуряет и тиранит скотину, передвигает по ночам мебель, разваливает сложенные дрова, ходит по потолку, стучит дверями, гудит в печную трубу, швыряет с нашести кур и убивает их, швыряет в сосуды с водой навоз, — и вообще делает ряд таких беспокойств и неприятностей, что злополучный квартирант выбирается из этого дома.
Обыкновенно домовой имеет вид высокого, черноволосого мужчины, но большей частью он одинакового вида с хозяином дома — человеком. Домового видеть — многие видели и обыкновенно в самом прекрасном расположении духа, когда он кормит или гладит излюбленную скотину. Иногда домового видят растянувшимся во всю длину на «перемете» — поперечной балке сарая или конюшни, откуда он длинной хворостиной щекочет уши какого-нибудь животного и улыбается, когда оно прижимает к земле то одно, то другое ухо.
Домовой есть и в нежилом доме, из которого хозяева по какой-либо причине выехали. Он не только не покидает пустого дома, но даже и пожарища, на котором иногда слышится в полночь его вой и плач. Привычка и любовь его к месту настолько сильны, что он всеми силами старается помочь хозяину застроить опустевшее место.
Если хозяин-человек перепродает дом в чужие руки, домовой остается на старом месте, если только новый хозяин не приведет за собой своего домового, но это бывает лишь как исключение, так как между старым и новым домовыми происходит по ночам такая свалка из-за обладания местом, что не всякий человек решится вводить в купленный дом нового домового, а старается, напротив, привязать к себе старого домового, для чего в сарае или на конюшне, на перемете, ставит ему хлеб, соль и кружку с водой, чем и признает старого домового полноправным хозяином над двором, т. е. утверждает его в прежних правах.
Домовой ни за что не пустит человека нелюбимого на излюбленное им самим место. Стоит только человеку лечь спать на таком месте, как одеяло с него сдергивается, а иногда и сам он летит с постели, если его сдернут за ноги или толкнут в бок. И сколько бы раз такой человек не ложился бы на облюбованное домовым место, все равно он будет лежать на полу, а если будет упрямиться и далее, то домовой принимает против него крутые меры: дерет его за волосы, щиплет и швыряет в него же его собственными сапогами и т. д. Между тем любой другой человек и особенно дети могут спокойно спать на этом месте.
Другие члены семьи, напротив, пользуются вниманием домового, которое для них, однако, более или менее тягостно. Они делаются как бы посредниками между домовым и другими членами семьи, оракулами, через которых домовой предупреждает семью о грядущем счастье или несчастье. Для этого он «наваливается» на избранника, и тот уже судит — будет прок или убыток из этого предвещания: если домовой был теплый, то это к добру, если холодный, то к худу. Иногда домовой щиплет этих людей, и на утро по синякам на ущипленном месте человек этот судит о том, чего ему или его семье ждать: если до синяков больно дотронуться, то это верный признак того, что впереди идет несчастье, если же синяков вовсе нет, или же если и есть, но при прикосновении к ним боли не ощущается, то впереди ничего особого не предстоит, хотя и будет какая-нибудь неприятность или временный семейный разлад.
Но кто желает узнать от домового всю истину, тот должен в то время, когда домовой на него «наваливается» взять в руку большой палец левой ноги и спросить: «К худу или к добру?». Домовой непременно ответит на вопрос, и тогда можно даже спросить у него, к какому именно худу, или к какому именно добру. Домовой ответит на эти вопросы. В отношении к любимой семье домовой является не только предвещателем будущего в смысле желательных или нежелательных для семьи материальных событий, но и нравственных, например, тоскует при выходе девушки замуж, если ее в замужестве ожидает печальное будущее.
Вообще домовой проявляет большую заботу о домашних.
«Просватала я свою девку в богатую семью; жених — парень хоть куда, и девке-то нравился. Все дело шло рядом, да ладом, уж и девичник справили. Девка, известно, рада, ну, рада она, а я, понятно, еще более, потому — по нраву ее выдаю.
Только после девичника не спится мне что-то... Известно, забота в голове: свадьбу сыграть — не блин спечь... Лежу это — и слышу, плачет моя девка, и слышу — причитывает, глухо так, словно в подушку уткнулась: «Зачем, — говорит, — ты меня, матушка, на срам отдаешь?». Чего, думаю, с ней, аль раздумала? Однако к ней в эту ночь я не пошла... Смотрю утром: девка веселая; подруги пришли приданное дошивать, ничего себе: шутит с ними, песни поет... Хоть и веселая девка, а только что-то у меня на сердце защемило. Настала ночь; я уж нарочно не сплю, слушаю, что будет. Опять тоже: рыдает моя девка, причитает, да так-то жалостливо, что я и сама заплакала, зажгла свечу, а к ней. Гляжу — ничего. Лежит навзничь, руки раскинула и улыбается. Жутко мне стало: поняла я, что это не она, а «хозяин» по ней тужит, беду ей пророчит. Однако не отступаться же от свадьбы, отдала на божью волю. С год прожили они с мужем душа в душу, только на беду умри свекровья. Свекор-то был человек еще молодой, да как проводит сына куда-нибудь в город, в лес, или еще куда, ну, и давай к молодке-то приставать... Той сказать бы хоть мужу, али мне, отошли бы они от грешника, только бы и было, да на грех стыдилась она. Как-то раз свекор обхватил ее и ну целовать, а сын-то и шасть в дверь! Избил он их обоих до полусмерти, и как она ему не клялась, как не божилась, бросил все и скрылся, но куда — никто не знает. Вот уж лет двадцать о нем ни слуху ни духу, ровно сгиб, да пропал. А она — ко мне. От стыда, бедная, на улицу не могла показаться и в полгода истаяла, как свечка, так я ее и похоронила... Не послушала я «хозяина», выдала на срам, да вот и теперь еще по этому кручинюсь: может быть и теперь бы еще жила, моя голубка, когда бы я ее замуж в тот раз не отдала!»
Домовой является вестником смерти для домашних.
Он начинает «выть» в святом углу, да так воет, что его слышат не только домашние, но и соседи, и все судят по его вою, что надо ждать покойника. Иногда он предвещает лично смерть кому-нибудь из членов семьи своим явлением обреченному на смерть лицу. «Дедушка мой был еще крепкий старик, так что никто и не думал о его смерти, — повествовал рассказчик. —
Скотину он любил до страсти, так что сам всегда ходил или с отцом, или с работником давать ей корм.
Дело было зимой. Пошел дедушка под вечер в закуту, пока работник с сеновала доставал сено коровам, да и вернулся тотчас же обратно: бледный, как мел... «Что, — спрашивает отец, — с вами, тятенька?» — «Ступай, — говорит, — задай скотине корма, да посылай за попом: хочу при жизни свою волю объявить, чтобы по смерти меня лихом не поминали». Послали за попом, и при нем дедушка рассказал, что не далее, как в течение 3-х дней он должен умереть, потому что «самого» видел. «Пошел я в закуту, гляжу, а уж «он» стоит возле коров: такой же седой, в таких же полушубке и шапке, словом, — я, поставь нас рядом, и никто не узнает, какой из нас настоящий. Посмотрел он на меня так, что я сразу понял: готовься, мол, а «сам» в угол и пошел». Дедушка сделал все предсмертные распоряжения, исповедался, причастился и действительно умер на третьи сутки».
Скотине, которую невзлюбил домовой — не житье на дворе: засыпанный ей корм он вываливает ей под ноги, в навоз, запихивает его под комягу и нередко, что по целым ночам он ездит на ней по закуте, отчего скотина хиреет, худеет и падает.
Самое лучшее в этом случае перевести скотину в другую закуту, или же вовсе продать ее. Наоборот, та скотина, которую домовой полюбит, быстро прибавляет в теле, шерсть на ней лосниться, и это потому, что домовой ее расчесывает и дает ей кроме хозяйского еще корма, для чего берет его из хозяйского же амбара, или из соседского, и даже уносит его из комяг других животных. Лошадям он, кроме того, заплетает хвосты и гривы".
Сурнаков Константин Александрович, 1899 год
Со временем, про встречу весны и умасливание домового первого апреля забыли, но традиция шутить, разыгрывать и обманывать в этот день осталась.
|
