Алтарная апсида Вознесенской церкви. 1620 г. (так в источнике). Фото из отчёта архитекторов Дьяконова и Князева о командировке в Калужскую область в 1970 году. Институт Наследия, архив, фонд «Досье», папка №21 (4)

ВОЗНЕСЕНСКИЙ МОНАСТЫРЬ И КРЕПОСТЬ В КОЗЕЛЬСКЕ XVII ВЕКА:

К ВОПРОСУ О "СОВМЕЩЁННОСТИ" ИХ В ГОРОДЕ

     Недавно мы рассказали вам о документах XVII в., проливающих свет на историю завершения строительства в 1678 г. каменного здания главной церкви Вознесенского монастыря в г. Козельске (здесь). Согласитесь, интересно представить, а какова была в это время обстановка вокруг нового церковного здания. Как выглядел сам Козельск в последней четверти XVII века? То, что мы узнали из челобитных Максима КАДАШЕВЦА, который возвёл стены церковной постройки в Козельске «... НА ПОСАДЕ, НА СТАРОМ ГОРОДИЩЕ…», частично помогает ответить на эти вопросы. «Старое городище», где стали каменные стены Вознесенской церкви, это место было в черте города, но за пределами крепости. В то время горожане знали место постройки церкви как «пятно», на котором существовало в древние времена укреплённое поселение. Видимо, в 1678 г. ещё были видны его следы с остатками стен, рвов и валов. В настоящее время археологи, что следует из их рассказов (читать), как раз и локализуют здесь древнейшее укреплённое городище Козельск.

     Выходит, что крепость, существовавшая в 1678 г., была построена уже на другом, не изначальном месте. Тогда где, и как выглядела эта «новая» крепость?

    Обратимся к документам, помещённым в «Дополнениях к актам историческим, собранным и изданным Археографической комиссией» (т. IX, СПБ. 1875, с. 219-220, 246-247). Из них мы узнаём о том, что, как раз в 1678 г. при воеводе Василии Митрофановиче ПОЛОНСКОМ, состоялось «инспектирование» этой самой Козельской крепости. Описание, составленное во время «досмотра», мы приводим в конце сегодняшнего материала (внизу, после статьи А.С. Щенкова.

   Чтобы уяснить себе местонахождение крепости к моменту постройки каменных стен Вознесенской церкви в 1678 г. (напомним, что это была главная церковь Вознесенского женского монастыря), относительно бывшей к тому времени деревянной крепости, обратимся к схеме. На ней, составленной в соответствии с результатами «досмотра» 1678 г., для ориентира, мы показали и место существовавшей крепости, и положение Вознесенской церкви, о которой повествовал Максим Кадашевец, и расположение всех остальных храмов, известных нам на протяжении истории Козельска.

Положение крепости Козельск в 1678 г. в сочетании с храмами в черте города. Схема, Рябов. 2004 г.

     Для того, чтобы лучше уяснить, какую роль играл Вознесенский монастырь в жизни Козельска, каково было его значение, как, возможно, совмещался в городе монастырь со всеми прочими элементами городской действительности, обратимся очень интересной и обстоятельной статье историка архитекторы А.С. Щенкова.

Положение крепости Козельск в 1678 г. в сочетании с храмами в черте города.

Карта «GOOGLE»

    Из содержания этой статьи мы уясним для себя несколько важных моментов.

   1. В чём состояла, и была ли на пространстве города какая-либо «совмещённость» монастыря и крепости?

    2. Как город соединял в себе эти монастырские и крепостные сооружения?

    3. Как взаимодействовали между собой центр военной силы с вместилищем духовной?

А.С. Щенков (г. Москва).  

"МОНАСТЫРЬ В РУССКОМ ГОРОДЕ   X - XVII вв."

     Словосочетание «монастырь в городе» содержит в себе некоторый парадокс: то, что призвано быть уходом от мира, оказывается в гуще собственно мирской жизни. Парадокс этот реальный, не мнимый, находящийся в цепи других христианских антиномий, и, как и все они, вполне разрешаемый. Попробуем рассмотреть некоторые аспекты проблемы.

     Прежде всего, несколько слов о назначении монастырей.

    Хорошо известно, что их основное назначение (служить местом аскетических подвигов людей, отрешившихся от житейских забот) органически дополнялось рядом других функций. Монашеский подвиг включал в себя, помимо заботы о собственном спасении, молитвы о ближних и обо всём мире, духовную и материальную помощь живущим в мире - старчество и духовничество, просвещение, благотворительность (1). Это привлекало в монастыри богомольцев, князья и некоторые бояре нередко инициировали создание монастырей и поддерживали их ради обеспечения постоянной молитвы за свой род, ради подготовки себе места будущего пострига, а затем и захоронения.

     Постоянная молитва вообще отличительная особенность монастырей, из-за которой они нередко ставились на месте встречи чудотворного образа, или в память о совершенном чуде - ради непрерывающегося воспоминания и благодарения за то или иное событие. Подобной побудительной причине обязаны своим появлением Боголюбовский монастырь под Владимиром, Сретенский, Андроников, Новодевичий в Москве и многие другие.

    Весь комплекс этих функций во многих случаях требовал близости города - близости богомольцев, ктиторов, а также людей, нуждающихся в благотворительной помощи. В 1580 г. из Вятки царю поступило челобитие: позволить выстроить монастырь, поскольку «престарелым и увечным людям постричься негде» (2). Замечено, что в XI - XV вв. Весьма распространено было расположение монастырей в 1-3 км от города (3). Конечно, многие подвижники уходили в совершенно глухие места, стремясь максимально изолировать себя от мира, но это был лишь один из видов подвижничества, доступный далеко не каждому монаху. Более посильным и вполне социально востребованным оказывался пригородный монастырь.

      Рассматривая функции монастырей, следует оговориться, что пригородные обители не ставились в качестве оборонных форпостов,
монастырей-сторож, хотя некоторые из них со временем и обретали определенные оборонные функции (защищая сами себя, а как следствие и окружающую местность). Не ставились, потому что война - в принципе не дело православных монахов. Рассмотрим этот вопрос на примере московских пригородных монастырей, чаще всего фигурирующих в исследованиях в качестве оборонных центров.

      Интерпретация московских монастырей как «сторож» была предложена еще П.В. Сытиным, назвавшим первой «сторожей» возникший в 1280 г. Данилов монастырь (4). (В годы его публикаций вполне понятно было придавать монастырям светские функции). На самом деле к этому монастырю совсем не подходит такое название. Построенный князем Даниилом для своего пострига, он просуществовал на изначальном месте всего около пятидесяти лет. В начале XV в. о нем говорят, как о давно исчезнувшей обители, переведенной Иваном Калитой ко Спасу на Бору. В выписках Карамзина из Троицкой летописи: «Глаголют же неции, от древних старец, яко первее бе князь Данило Александрович сию архимандритию имеяше у святого Даниила за рекою») (5). Только в 1560 г. Иван Грозный возобновил монастырь на прежнем месте.

     Другой монастырь из т.н. «цепочки сторож», Донской, был поставлен в 1590-е гг. в память об успешном пресечении попыток крымского хана Казы-Гирея напасть на Москву. Тогда, в 1591 г., на месте будущего монастыря располагался центр русской обороны - «гуляй-город» (6) (заметим, что центром стал не монастырь, а специальное временное сооружение). Казалось бы, последующая постановка монастыря в такой точке более чем где-либо оправдывала устройство оборонного пункта. Однако опись 1628 г. свидетельствует, что в монастыре всего только «церковь каменна ... келья игуменова, да келья братская, да ограда деревянная замет на 25 прясел» (7). В 1678 г. вокруг монастыря стоял все тот же забор, лишь немного укоротившийся за счет устройства широких каменных ворот «на двадцать два прясла и в том числе пять прясел новых, да потому к старому забору крыто тесом и во многих местах погнило» (8). Возведение каменных стен начато только в 1686 г., когда оборонного смысла подобное сооружение уже практически не имело.

       Еще один пригородный монастырь из той же цепочки - Андреевский, был устроен в конце 1640-х гг. постельничим Федором Ртищевым, куда он перевел тридцать малороссийских монахов, чтобы учить желающих грамматике, риторике и философии, и переводить книги (9). Боевых стен монастырь так никогда и не получил. Примерно одновременно с Андреевским, в 1635 г., на другом конце «цепочки» возник Покровский монастырь «на убогих домех» - на месте похорон безродных для молитвы за них. Монастырь этот серьезно не укреплялся, и в середине XVIII в. имел только дощатый забор, как это показано на известном «Виде Кремля и монастырей московских» (10).

      Как уже говорилось, некоторые обители со временем приобретали оборонное значение, причем характерно было их эпизодическое, нерегулярное использование для обороны города. Так, И.К. Кондратьев упоминает, что деревянные стены Новоспасского монастыря «часто приводимы были в оборонительное положение» - при нападениях Девлет-Гирея (1571 г.), Казы-Гирея (1591 г.), во времена польско-литовского нашествия (11). В первой половине XVII в. несколько раз возникала ситуация, когда царским указом в подмосковные монастыри посылались отряды «для оберегания от ногайских людей» (1616 г.), «от крымских людей» (1633 г.), от царевича Владислава (1618 г.). Всегда это были одноразовые акции в рамках широкой военной мобилизации после получения сведений об опасности, всегда оборона поручалась стрельцам и казакам, в помощь которым монастырь должен был выделить некоторое количество монастырских крестьян и слуг, монахи при этом к обороне не привлекались. Всегда речь шла всего о трех монастырях из числа окружавших Москву - о Симоновом, Новоспасском и Новодевичьем (12).

       Остальные не рассматривались как важные военные пункты.

    Итак, мы видим, что причины возникновения монастырей, их «служения» были весьма различны, «военные» контакты с миром были достаточно ограниченными и эпизодическими. Значительно активнее развивались контакты (и конфликты) экономические, связанные с землевладением, землепользованием, различными льготами и иммунитетами. Эта тема, активно обсуждавшаяся еще в XVI в. (знаменитый спор иосифлян и нестяжателей), сегодня имеет обширную литературу (13), и, тем не менее, далеко не исчерпана. В рамках настоящей статьи следует лишь напомнить, что, как известно, в этическом плане наличие монастырских владений обосновывалось преп. Иосифом Волоцким, преп. Максимом Греком, необходимостью материальной базы для благотворительности, как потенциальная возможность человеколюбивого управления подвластными поселениями, как необходимая основа для формирования высшего слоя церковной иерархии. При этом коллективное монастырское собственничество должно было сочетаться с индивидуальным монашеским нестяжательством. В экономическом плане нередки были конфликты между монастырями и городским посадом из-за землепользования и из-за включения монастырских людей в тягло.

     Материалы по пригородным обителям позволяют рассмотреть практически все функциональные аспекты взаимоотношений монастыря и города. Тот же круг вопросов возникает, когда монастырь оказывается в окружении городской застройки. Те же основания для взаимного тяготения и те же проблемы сохранялись при несовпадении интересов и норм поведения. Многие городские обители первоначально и были пригородными, лишь со временем оказавшимися в окружении жилых домов разросшегося города. В то же время другие монастыри строились сразу в городе. Иногда - как памятные, например, Чудов в Московском Кремле на месте татарского двора, подаренного митрополиту Алексию за исцеление ханши Тайдулы. Иногда - как ктиторские, ради постоянной молитвы за устроителей. Весьма характерно существование т.н. «несобственных» монастырей, не организованных в отдельную, архитектурно оформленную структуру. Несобственный монастырь – это небольшое монашеское поселение при приходской церкви. Е. Голубинский считает, что несобственные монастыри в домонгольский период появились раньше «собственных», создав определенный корпус монашествующих, которые затем поселялись в «собственных» монастырях. «Несобственные» монастыри продолжали возникать и в дальнейшем, вплоть до XVI - XVII вв., демонстрируя органичность соединения монастыря и города (14).

     У монастыря в городе возникали знакомые нам хозяйственно-экономические проблемы, в значительно меньшей степени - оборонные. Пригородные монастыри могли врастать в город вместе со своими слободами (Покровский и Спасо-Евфимиевский в Суздале, Благовещенский в Нижнем Новгороде и др.), и тогда начинались болезненные процессы выравнивания в правах слобожан и посадских (15). Исконно городские монастыри могли не иметь земель за своей оградой и это затрудняло обустройство монастырского хозяйства (16).

      Городские обители не нуждались в крепостных стенах. Их ограды должны были служить только изоляцией от мира и защитой от грабителей. Хотя в некоторых случаях их ограды и обретали черты крепости. Характерна в этом отношении история Высоко-Петровского монастыря в Москве. С конца XIV в. он находился внутри укрепленного посада, был обнесен деревянной стеной. Летописные свидетельства заставляют исследователей полагать (17), что на протяжении XV в. монастырь неоднократно страдал, когда враги или пожары опустошали соседние посады. Каменные стены возникли в монастыре в первой половине XVII в., после Смутного времени. Предполагается, что это было следствием опыта уличных боев 1612 г., требовавших опорных пунктов внутри города. Но уличные бои больше не повторялись и стена служила лишь для изоляции и композиционного выделения монастыря. Ограда 1690-х гг. оборонного значения уже не имела. Рождественский монастырь в Москве получил каменную ограду только в 1671 г. (18). Сохранившиеся ее белокаменные основания показывают, что башни (наружным диаметром всего около трех с половиной метров) имели чисто декоративный характер.

     Все проблемы взаимоотношений обители с миром (молитвенных, экономических, оборонных и др.) накладываются на ту фундаментальную основу, которая определяет монастырь, как явление «не от мира сего». Этот феномен неотмирности в значительной степени влияет на художественный образ монастыря и его композиционное взаимодействие с городом. Рассматривая духовное содержание архитектурных сооружений монастыря, некоторые исследователи склонны считать, что монастырь - прежде всего образ царствия Небесного, явленного на земле, поскольку монашество именуется «ангельским чином». Из этого делаются затем выводы: раз образ царства Небесного, значит - уподобление Горнему Иерусалиму (по Апокалипсису). Проводимый при этом анализ монастырских планов показывает, что многие из них близки к квадрату (как в Апокалипсисе), в центре - храм (хотя в Апокалипсисе сказано, что храма в Горнем Иерусалиме нет, а вместо него - сам Бог), вокруг храма - кельи, (как вокруг Божьего Престола - праведники) (19). В нарушение аналогии в монастыре не один храм, но часто - много храмов - соборный, трапезный, больничный и т.д. Складывается версия, что монастыри строились как образ Небесного Града.

    Такая версия нуждается, видимо, в двух коррективах. Во-первых, в соответствии с обычной христианской антиномичностью мышления монастырь и является, и не является образом Горнего Мира. Если в глазах мирян он и может обретать столь высокий статус, то для насельников Небесный Иерусалим - далекая и не всегда достижимая цель. И совсем неуместно хотя бы в символах и образах показывать, что эта цель достигнута. В замечательном памятнике нашей древней письменности - в Киево-Печерском патерике сказано, что «святой ангельский иноческий чин» - ближний путь к Богу (20). Там же сказано (образно), что преп. Антоний в земной жизни «старался взять тот Небесный город», употребляя подкоп - жизнь в выкопанной пещере (21). Итак, монастырь для живущих в нём - не Небесный город, а путь к Небу. Е.М. Караваева заметила, что церковь на Святых воротах часто посвящалась Благовещению - приветствию входящему (в Благовещении речь ангела начинается словом приветствия: «Радуйся») (22). Но дело в другом - Благовещение, как поется, «начало нашего спасения» (тропарь праздника). В других случаях надвратная церковь в монастырях посвящается Иоанну Предтече, предшественнику, провозвестнику Спасения. Сказанное позволяет заключить, что монастырь - это не столько результат, сколько Путь - Путь ко Спасению.

    Другой довод, нуждающийся в обсуждении, заключается в следующем: насколько монастырь, как образ Неба, мог обретать черты апокалиптического града. А.М. Лидов убедительно показал различие западно- и восточно-христианской иконографии Небесного Града. Латинские изображения имеют характер иллюстрации конкретного текста, основная их тема - стена с двенадцатью воротами. Восточные же иконографы, отказавшись от иллюстративного принципа, стремились к созданию поэтического символа- метафоры, в котором в нерасчленимое целое слились бы мотивы города, храма, башни, небесных врат, райского сада и Богоматери (23). Все эти мотивы объединяются темой искупительной жертвы и Евхаристии, возводящей на Небеса, совершающейся на Небесах. Лидов, правда, оговаривается, что в XV - XVI вв. происходят трансформации в традиционном понимании священного образа, сближение его с латинской традицией. Однако анализ иконографии «О тебе радуется», который автор делает с позиций интересующей его темы, показывает, что при всех изменениях православная иконография по-прежнему далека от иллюстративного буквализма Запада (24).

    Сказанное свидетельствует об определенной опасности поисков прямых аналогий в структуре "русских монастырей и в апокалиптическом описании Небесного Града. Православная художественная мысль, видимо, на иных путях искала образы Царствия Небесного. Что же касается планов монастырей, то прямоугольная форма обладает определенными функциональными преимуществами, периметральное расположение построек, окружающих собор, также подсказывается соображениями удобства и стремлением все подчинить храму. И, тем не менее, не все монастыри прямоугольные, не везде каре из келий.

    К этому добавим, что в средневековых представлениях о сути монастыря нам больше скажет не реальный его план, а иконописное, идеализированное изображение. Известны изображения монастырей на иконах в виде прямоугольника, среди них - Троице-Сергиевой лавры. Но существует множество изображений круглых в плане монастырей, причем даже в тех случаях, когда реальный план близок к прямоугольнику. Так изображается на иконах Псково-Печерский монастырь (25). Все круглые псковские монастыри на известной иконе из часовни Владычного креста имеют круглую в плане форму. На житийной иконе преп. Саввы Крыпецкого к. XVI - нач. XVII вв. Снетогорский монастырь показан круглым, а у Крыпецкого и Спасо-Елиазаровского монастырей вообще не обрисована форма плана: изображены фрагмент стены с вратами, а за стеной храмы, звонница, трапезная – важнейшие в смысловом отношении элементы монастырского комплекса (26).

     Сказанное о монастырях во многом может быть отнесено и к русскому средневековому городу, тоже иногда интерпретируемому как образ Горнего Иерусалима. Здесь также нужна большая осторожность при попытках найти буквальные соответствия апокалиптическим описаниям. И в еще большей мере, чем в отношении монастырей, опасно приписывать горожанам XVI - XVII вв. мысль, что их город - образ Неба. В XVI в. появляется, правда, религиозно-политическая концепция «Москва - второй Иерусалим» (27), однако речь идет по преимуществу о повторении святынь Иерусалима земного. Да и эта концепция, принадлежавшая достаточно узкому кругу лиц, уже тогда встречала возражения. Максим Грек писал одному из своих приверженцев: «святые места никогда не лишаются своей святости». «Не называй же никакой другой город Иерусалимом, хотя бы он обладал всей вселенной. Один на земле Иерусалим ... Почитать выше достоинства или человека какого-нибудь, или город, или страну, служит для них более в укоризну, а не к славе и похвале». Он говорит далее, что «с самого начала возлюбил и почитал славный град Москву» (28).

    Можно сказать, что и православный город, и православный монастырь - образ Царства Небесного в той мере, в какой это предопределяется наличием храмов и святостью жизни горожан. Но в этом последнем желании почти все далеки от цели, монастырь же призван сделать более решительный шаг к ее достижению. В этом смысле он и противостоит и не противостоит христианскому городу. «Иноческое житие есть жизнь подвижническая, мирская же – плотская» -читаем в уже упоминавшемся Киево-Печерском патерике (29). Но в то же время Бог «хочет всем спастися и в разум истины прийти» (1-е поел, к Тимофею, гл. 2). И в миру христианин призван защищаться от того, что в мире, понимая под этим мирские страсти - «похоть плоти, похоть очей и гордость житейскую» (Еванг. От Иоанна, I, 2-16).

     Между миром и монастырем четкая грань и, в то же время, единство, единство цели пути. Это разные отряды единой армии - Воинствующей Церкви. Образно говоря, монастыри - передовой отряд, более обученный и опытный, к нему обращаются за руководством, из него чаще всего берут «военачальников». Различия и общность приводят к тому, что монастырь органично врастает в город и, в то же время, от него обособляется. Обособляется образом жизни, а физически, архитектурно - стеной. Связкой двух миров становятся Святые ворота. Они стоят при дороге, они вводят в монастырь и на них в первую очередь ориентируются мирские структуры - улицы и переулки. Ориентирами служат иногда и монастырские башни. Интересно, что надвратный храм совмещался иногда с приходским и домовым храмом (30), дополнительно демонстрируя слияние в этой точке мирского и иноческого. Собор, стоящий за стеной, в центре монастыря, с улицы часто не виден, он центр не для улицы, а для внутренней жизни монастыря.

    Здесь, в приближении к обители читается тема размежевания. Но стоит вам отойти, как в панорамах вырастают из-за стен монастырские соборы, сливаются в единый ансамбль с городскими храмами, раскрывая единство с ними своей конечной цели, своей мистической сущности. Хотя и в этих панорамах монастыри нередко прочитываются как нечто обособленное, как особые отряды Церковного Воинства.

Примечания:

1. Бусева-Давыдова ИЛ. Монастырские комплексы // Древнерусское градостроительство X - XV вв. М, 1993. С. 291.

2. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. М., 1960. Кн. 4. С. 72.

3. Красовский И.С. Некоторые особенности градостроительной структуры Киева середины XII в. // Архитектурное наследство. М., 1976. № 25. С. 18; Щенков А. С. Общие принципы и особенности градостроительства X - XV вв.: архитектурно-пространственное построение городов // Древнерусское градостроительство X - XV вв. М., 1993. С. 76.

4. Сытин П.В. История планировки и застройки Москвы. М., 1950. Т. 1. С. 30.

5. Приселков М.Д. Троицкая летопись. М - Л., 1950. С. 360.

6. Соловьев С.М. Указ. соч. С. 264.

7. Аренкова Ю.И., Мехова Г.И. Донской монастырь. М., 1970.

8. Там же. С. 17, 30.

9. Соловьев С.М. Указ.соч. Кн.5. М., 1961. С. 491.

10. Овсянников Ю.А. Лубок. М., 1968. С. 75.

11. Кондратьев ПК. Седая старина Москвы. М., 1894. С. 464-469.

12. Книги разрядные по официальным оных спискам. СПб. Т. 1.1853. Спб. 199,202, 518, 519, 575; Т. 2.1855. Спб. 526.

13. Послания Иосифа Волоцкого. М.; Л, 1959; Соловьев С.М. История России. Кн.З. С.194-197; Синицина Н.В. Этический и социальный аспекты нестяжательских воззрений Максима Грека // Общество и государство феодальной России. М., 1975. С. 159-170; Смирнов П.П. Посадские люди и их классовая борьба до сер. XVII в. Т.1-2. М-Л., 1947-48; Тальман Е.М. Борьба посада Ярославля со светскими и духовными феодалами в первой пол.
XVII в. // Исторические записки. 1949. № 20; МаньковА.Г. Борьба посада с феодалами во второй пол. XVII в. // Исторические записки. М., 1959. № 61 Тихомиров МЛ. Монастырь-вотченник XVI в. // Тихомиров М.Н. Российское государство ХУ-ХУП вв. М., 1973. С. 120-154 Соловьева Т.Б. Городские владения патриаршего дома и борьба за них с посадом в России XVII в. // Русский город. М., 1983. Вып. 6 и др.

14. Голубинский Е. История Русской Церкви. М., 1904. Т.1,2-ой полут. С. 552-559. Не следует отождествлять с несобственным монастырем любое упоминание в писцовых книгах построек на «монастыре» у церкви. Термин «монастырь» часто употреблялся в смысле церковной ограды. В случае несобственного монастыря писцы перечисляли живущих при храме монахов, иногда называли их игуменами.

15. Соловьева Т.Б. Указ.соч. С. 55-74.

16. Бусева-Давыдова ИЛ. Указ.соч. С. 306-309.

17. Дедушенко Б.П. К истории ансамбля московского Высоко-Петровского монастыря //18. Древнерусское искусство. XVII в. М., 1964. С. 257.

Памятники архитектуры Москвы : Белый город. М., 1989. С. 188, 215.

19. Бусева-Давыдова ИЛ. Некоторые особенности пространственной организации древнерусских монастырей // Архитектурное наследство. М., 1986. № 34. С. 207.

20. Похвала преподобному Феодосию // Киево-Печерский патерик в русском переводе М., 1900. С. 142.

21. Похвала преподобному Антонию // Там же. С. 56-57.

22. Караваева Е.М. Градостроительное развитие Суздаля // Исследования по истории архитектуры и градостроительства. М., 1964. С. 164.

23. Лидов А.М. Небесный Иерусалим в восточнохристианской иконографии // Иерусалим в русской культуре. М., 1994. С. 16, 22.

24. Там же. С. 23.

25. Малков Ю.Г. Новые материалы к истории ансамбля Псково-Печерского монастыря // Реставрация и исследования памятников культуры. М., 1982. Вып. 2. С. 68.

26. Морозкина Е.Н. Новое в зодчестве Пскова XVI в. // Исследования по истории. С. 192 (вклейка), 194 (вклейка).

27. Лидов А.М. Указ. соч. С. 23; Баталов АЛ. Гроб Господень в замысле «Святая Святых» Бориса Годунова // Там же. С. 154 и далее; Баталов АЛ., Вятчанина Т.Н. Об идейном значении и интерпретации иерусалимского образца в русской архитектуре ХУ1-ХУИ вв. // Архитектурное наследство. М., 1988. № 36.

28. Максим Грек, прей. Соч. Ч.З. СвгТр. Сергиева лавра, 1911. С.102-103,106-107.

29. Похвала преподобному Антонию... С„ 45.

30. Памятники архитектуры Москвы : Земляной город. М., 1989. С.53. Традиция сохранялась и в последующие столетия: см. ЦИАМ. Ф. 2125, оп. 1, ед. хр. 17007, л.92.

А.С. Щенков (г. Москва)

Печ. По «Монастыри – культурные и духовные центры России и Европы. История и современность». Международная монография. Москва, 2003 г. с. 31-39

Справочный материал к вводной части публикации на сайте (грамматика документа сохранена):

«… город Козелеск рубленой с обламы, городовые стены крыты тесом и дором сосновым. А по мере того города 565 сажень косых (т.е 1401,2 м, т.к. сажень косая на Руси составляла 2, 48 м – РСА), вышина городовой стене и с облымы 2 сажени (4,96 м). По тому городу 2 башни проезжие с ворота, да 6 башен глухих. Около города крепостей: ров копаной, ослонен лесом сосновым и яловым, и против ворот сделан мост, и тот мост во рву ослон огнил и мост проваливается. По мере того рву в долину на 105 сажен (260,4 м), в глубину 3-х сажен (7,44). Да подле того ж рву старой самородной ров. А с другой стороны против Богоявленских проезжих ворот самородной старой ров, по мере того рва 100 сажени, а через ров против ворот сделан мост на режех в дубовом лесу. С правой стороны города течет река Жиздра, а с левой стороны течет речка Драгусна, по мере городовой осыпи к реке Жиздре от стены до реки 34 сажени (84,32 м), а до речки Драгусны от городовой стены 33 сажени (81,84). В городе 2 колодезя, в обеих струбы сгнили. Вестовой колокол на городе, весу в нем 11 пуд.

Людей: стрелецкий голова 1 человек, подъячих 2 человека. Стрельцов 100 человек, детей их и братьи и племянников и всяких свойственников 51 человек. Пушкарей и затинщиков 16 человек. Воротников 5 человек. Разсыльщиков 7 человек. Казенных кузнецов 2 человека. Пушкарских детей и братьи и племянников и всяких свойственников 19 человек.

Наряду: 5 пищалей медных, к трем пищалям ядер разных статей 331 ядро. 7 пищалей железных, к тем пищалям ядер нарядных и ненарядных разных статей 1150 ядер. 5 пищалей затинных, ядер к ним нет. Пищаль медная полковая. Стрелецкого ружья 69 пищалей, да в казне порченных 3 пищали, переломлены на двое, с замками, да две стволины, перломленые на двое.

Зелья ручного и пушечного 60 пуд. Свинцу 47 пуд 14 гривенок. Запасные соли в обнарех 12 рогож 400 пуд, и та соль излежалась и вытекла в впредь не прочна» (см. «Дополнения к актам историческим, собранным и изданным Археографической комиссией», т. IX, СПБ. 1875, с. 219-220, 246-247).