В 2010 г. на страницах нашего сайта мы поместили фрагмент очерка Натальи Михайловны ВЕДЕРНИКОВОЙ (читать здесь) о деревне Клюксы, которая располагается в десятке километров от Козельска, выше по течению реки Жиздра. С тех пор мы не раз обращались к страницам истории этого места. Вы без труда найдёте ссылки на такие материалы через поисковик сайта. Оказалось, что с годами интерес к Клюксам со стороны наших читателей  возрос. Вот почему мы сегодня, с разрешения автора,  помещаем у нас весь очерк.

В козельской деревне. Этнографы из Института Наследия беседуют с местным жителем, фото 1998 года

Наталья Михайловна Ведерникова
(Институт Наследия им. Д.С. Лихачёва, Москва)

ИЗ  БЛОКНОТА СОБИРАТЕЛЯ

(Традиция устного рассказа в д. Клюксы Козельского
района Калужской области)

Мнение, что традиционный фольклор исчезает, было высказано еще в конце прошлого века, Но вот минул век, в продолжение которого вышло множество фольклорных сборников, с одной стороны. подтверждающих утраты, с другой, -  разрушающие эти представления., что особенно очевидно по отношению к  традиции устного рассказа – быличкам, преданиям и пр. Многие из произведений, в которых явно проглядывают языческие верования, продолжают бытовать и не только в памяти людей пожилого возраста, но и в рассказах  молодых.
В 1998 году во время экспедиционного выезда в д. Клюксы, что близ Козельска, заведующая клубом, молодая женщина Галя Сафронова проводила меня в дом Анастасии Антоновны Чулковой, одной из старейших жительниц деревни. Ниже мы воспроизводим фрагмент записи состоявшейся беседы, где не было специально подготовленных "хитрых" вопросов собирателя и вымученных ответов информанта, беседа носила характер непринужденного разговора, примечательного тем, что в нем приняли участие очень пожилой человек - Анастасия Антоновна Чулкова, 84 лет и 25-летняя   женщина, студентка Калужского училища культуры Галя Софронова.

Старая усадьба в д. Клюксы, фото Н. Ведерниковой, 1998 г.

“Моя мать и мой отец, - начала свой рассказ А.А. Чулкова, - родились, как кончили делать церковь, и их крестили у церкви, как раз открытие было. В Березичах усадьба была на горке, ее сожгли. Мне 7 или 8 лет было (а бог его знает, кто сжег). Моя мать (Наталья Александровна Андреева) работала у князя. Мать пастилу у княгини варила, теперича никто не знает этого. Отец был улан, унтер. Моя мать была  солдаткой. В 80 лет шила без очков, а я уже сейчас не вижу. Отец служил в Петербурге, а Оболенский жил в Петербурге, у него служила Гукова, из наших, в прислугах. Князь Оболенский узнал, что муж матери здесь служит, велел привезти отца. Там сказали: “Крыскин (это фамилия отца), тебя вызывают, садись - карета”. “Сажусь, говорит, - а куда, не знаю. Подъезжаем к оболенскому дому. Гукова говорит: “Антона везут!” Тогда узнали, что это моей матери муж. Гостил у Оболенского дней 5, и дал он ему 5 золотых. Он возвращается в полк, показывает 5 золотых. “Ну что ты сделал, что тебе 5 золотых дали?” - спрашивают его.

- “А там спор был: кто перережет саблю”. А он перебил. А надо наискось бить саблей-то (показывет). Он знал, ударил и перебил саблю надвое. Вот ему и дали пятерку. Как они набрали четверть водки - и выпили!
Моя мать видела сыновей Оболенской княгини. Они приезжали в имение, а она заметила. Одного Митей звали, а другого Алешей. Вот они приезжали до войны (имеется в виду война 1914 г.). Ехали они на лошадях и такие русские чекмени на них. У Антона жена была индейка - злющая, лицо все закрыто. А свекровь (княгиня)  была добрая - подарила матери кумач на платье, а когда мать замуж выходила, благословила ее иконой Божьей Матери, и этой иконой мать и меня благословила, когда я замуж выходила (эта икона до сих пор висит в доме А.А. Чулковой)”.

"Прежде жизнь интересная была, - продолжает Анастасия Антоновна. - Жаворонков пекли на Сорок Сороков: пресное тесто сделаешь, сахар  - кислое тесто вздымает. С пол-листа (показывает на блокнот) раскатаешь тесто, головку, хвостик, крылышки - все из одного куска вытягивали. хвостик так разрежим (показывает), крылышки на спинку сложим. (Галя: “Я помню такие жаворонки”.) На голове держим, а ребята бегают, хотят сбить. Костры (сложенные дрова) раньше были. На костер влезем и орем:
Жаворонки, жаворонки,
Где твой дитенок?
Лети ко мне.
Вот твой дитенок,
Будем кушать с тобой вместе!
На Вознесенье кукушку крестили. Соберутся девушки-подружки - 6 человек и менялись на Вознесенье крестами, а на Троицу разменивались. Это мы кумились - как будто крестились. Ходили у лес, брали травку, у ей рябые листики, как у ландуша, только серые, как кукушечка, а корень, как человечки. Наряжали корень тряпочками (махорчиками), надевали, покрывали. Просили: “Пап, сбей ящик!” Носим ящик, а ребята кураулили. Носили хоронить на кладбище у церкви, между могилами зароем. Там еще сад был. Говорили: "Давай с тобой покумимся, чтобы нам с тобой не браниться". Принесем яички. Лет в 8 начинаем кумиться.
Лет в 16-17 ходили в лесок, яичницу жарили, Березку наряжали полотенцами, завивали на деревьях, а потом вили из берез венки, кидали в воду. кидали на себя и на жениха. Если венки соединялись, то мой жених, а если разойдутся - то не судьба. Если потонет, то  к нехорошему”.

На небе показалась радуга. Анастасия Антоновна: “Радуга натягивает воду”. К окну подходит Галя и пальцем показывает на радугу: “Вон, какая!” - “Пальцем не показывай, руки болеть будут”, - одергивает ее А.А. - “А мне бабушка говорила, пальцы оторвет”, - отвечает Галя.
Начинается разговор о приметах, повериях. “На Петровки солнце играет”, - говорит Галя. - “Это мы не видим, оно играить каждый день, - отвечает  Чулкова. - В Петровки-городушки ходили - бабкам окошки завесим, картошку привяжут к ветке - по окну стук-стук; забор завязывали. А сейчас все сломають, огород потопчуть.  А  в Иванов день папортник искали”.
“Однажды пропала у одного хозяина корова, - начинает новый рассказ Анастасия Антоновна, - он пошел ее искать. Зашел в лес, в папортник, и ходит по папортнику, а было как раз под Иванов день, И цветок попал в лапоть. Корову не нашел. А встречается ему мужчина в хромовых сапогах:
- Дедушка, дай мне свои лапти, а я тебе свои сапоги дам.
- Давай поменяем!
- Дедушка, а ведь у тебя в лапти цветок папортника попал! (Вот поменял!)
Собиратель: “А что будет, если цветок папоротника найдешь?”
Чулкова:: "Будешь все знать".
Галя: "Моя бабушка говорит: пойдешь в лес искать, найдешь, идешь - кто-то тебя будет окликать, звать, но ты должен молча идти. Дойдешь до иконы, положишь - и только тогда будешь силу могущественную иметь".
Чулкова: "Но цветок никогда не увидишь. Он цветет один раз и одну секунду".
Галя: "А я около дома посадила папортник, много насадила, хочу увидеть, как он цветет".
Чулкова:  "Ничего не увидишь. Это надо в лес идти, в самый густой папортник".

Дальние виды из деревни Клюксы, фото Н. Ведерниковой, 1998 г.

(Я со всей возможной осторожностью спрашиваю о сглазах, местных колдунах. Анастасия Антоновна тот час откликается рассказом:)
- Лариска Сергеева говорить мне: "У вас тут, у Клюксах, как тут колдунов много! Вот надысь я воду несла, как дошла до Парахинова дома, вода ключом бьеть - это тут колдунья живеть, (Я покажу, где, - шепчет мне Галя). А то у Хлебника было. Это давно было, единоличниками тогда были. У Хлебника мать рожала, и все помирали. Она пошла к бабке, и та ей сказала, когда она пошла: “Из двенадцати печей тебе нужно хлеба съесть (это в двенадцать домов сходить и хлеба попросить)”. И вот она родила. Вот его Хлебником-то и звали.
Ходила к ним соседка. Вот пошел он к корове (баба Поля была), а кошка на кормушке орет благим матом. Корову подоить надо, а кошка все кричить. Хлебник и говорит: “Ну ладно, я устрою эту кошку”. Запер двери. Полька стала доить корову, а она (кошка) опять ореть! Он взял вилки - и в нее. Она мявкала, мявкала и убежала. Полька подоила, потом и говорит: “Пойду я наведаю соседку”. Пришла, а соседка синяя лежит. - “Ты что?” - “Да твой Пашка меня избил!” - “Да когда?” - И догадалась. - “Ох ты, змея! Ведь как стану доить корову, она бьется по-лошадиному”. И не стала корова биться.
А то сидим мы с соседкой.  “Гляди! У вас дом загорелся! - я говорю, - враз сверкнуло”. - “Ты будешь болтать!” Пошли, а по двору отец коня водит (он колдун был). Есть колдуны, могут сделать.
Я сама дурочкой была. Под коровой была:  дою корову, как руки саданут - и тах-то станут! (показывает руки, которые как бы окаменели). Я сестре говорю (мы тогда двоечкой остались): “Что это?” Она утром пошла корову доить, потом  пошла почерпнула воды.  - “Нась, я корову доила - надо что-то делать”. А бабка была у нас. Сястра приходить к ней, - “Ты что?” - “Да с сястрой случилось”. - “Подай мне водички и крест”. Посмотрела в воду: “В больницу не вози, вперед ногами привезешь. Это ей на свадьбе сделали. Нюрочка, ты придешь домой, у вас будет женщина, ты ее не захватишь”. А ко мне тогда Анечка, соседка, пришла, меня одела. Пятачиха Тося идет. Вошла и прямо к столу. А на столе в бидончике вода стояла. - “А Нюра где? Где она делась?” - “На работе”. - “Я была там, ее не видала. Пить захотела. А что это в бидоне? Молоко?” - “Вода”. Она подержалась за бидон. Сестра пришла. “Кто у нас был?” - “Тося Пятачиха”. - “Завтра опять надо ехать к  бабке в Поляну”. Приезжает туда и к бабке, все рассказала. “Ну вот, это она и есть, ну, вот ей на свадьбе сделали. Ей на смерть делали”. Дала водички попить, руки помыть. Дай я Пятачихе молока - корова яловая бы осталась”.
(Галя поясняет мне: “Пятачиха - бабка той, что в клуб заходила, она тоже колдунья”. Я запомнила ее - недоброжелательное лицо, темные глаза под черными бровями. Поначалу приняв меня за представителя городских властей, люди выплескивали обиды: “Мы державу держали, а нас...”

Река Жиздра на границе между с. Березичи и д. Клюксы

Узнав же, что я приехала “за песнями”,  разочарованные, стали расходиться, а старуха с густыми бровями зло бросила: “Пустое!” - повернулась и ушла.)
Чулкова: "Дед Нюры Носовой рассказывал. Он гонить корову, а впереди кума идеть, юбку по росе тащить и говорить: “Что куме, то и мне”. А дед Леша сзади гонить корову, а у нее хворостина, и он с хворостиной. Он услышал, что она говорить, дай, думает, и я скажу: что куме, то и мне. Она оглянулась: “Тебе много надо!” Что ж, замучила: то корова умреть, то лошади".
Галя: "Вот и меня наговорили: все ягнята подохли, крольчиха - лапу сломала. А с чего?"
Чулкова: "Может, дворовому не пообычились?  Да что, мы уж раз построились. Лежит кошка на лавке. как с лавки ее швырнет - она и сдохла. Знать, дворовому не пообычилась".
Галя:  "Вот у Жилиных тоже было. Как кошка заберется на чердак, то падает вниз, опять заберется - и опять падает и не на лапы, а на бок".
Чулкова: "Какой кот был?"
Галя: "Желтый".
Чулкова:  "Дворовой не принял. Мы единолично еще жили. Лошадь хороша была, грива косами была заплетена - так дворовой ее любил. А до этого у лошади грива всегда была космата и копытом била.
У нас Клаша купляла корову. А у нас корова тельна была. Корову вывели, а ейный муж через хрясты дает моему мужу руку: “Ну, пожелай мне хорошего дворового”. А я как увидела, так закричала: “Дурак, дурак! Ты спросился, кого продаваешь?” (пожать руку хозяина через хребет скотины, значит увести дворового - “лохматку” со двора). Что ж, не пошла корова, до калитки дойдет и обратно. Соседка потом сказала: “У вас оне хотели увести дворового”.

На горизонте деревня Клюксы. Вид с пригорка от усадьбы князей Оболенских в с. Березичи

...Многое в тот день я услышала о Клюксах, о жизни людей, которые, как и встарь, построив новый дом, обязательно запустят на ночь кошку и петуха, определяя можно ли жить в доме, и непременно позовут домового: “Домовой, домовой, пойдем со мной домой!” И свадьбы справляют, оглядываясь на старые обычаи. Но с каждым годом все меньше становится тех, для кого  старинные песни и обряды были самой жизнью, все реже собираются люди на неспешные беседы. В стареньком клубе Галя каждую неделю проводит дискотеки, в домах, у экранов телевизоров, коротают вечера люди пожилые. И все же...
Покинув дом Анастасии Антоновны, мы зашли  к соседке посмотреть сарафан. Хозяйка с готовностью вытащила старенький ситцевый сарафан своей матери. Когда вышли на крыльцо, Галя шепнула мне: “Вот ее мать в кошку превращалась”. У ворот клуба стояла внучка Пятачихи, опершись на клюку. Вдруг ощутив внутри себя холодок, я постаралась как можно любезнее распрощаться с нею.