Представляем нашего автора

Лариса Викторовна АБАКУМОВА родилась 29 мая 1952 г. в городе Трубчевске Брянской области. Окончила Музыкальную школу и факультет Иностранных языков Брянского государственного Университета им. академика И.Г. Петровского. Преподавала английский язык в гимназии №8 города Твери, в Академии Славянской Культуры и в православной школе им. Св. Тихона Задонского. Увлекается классической и современной музыкой, народной медициной, скандинавской ходьбой, кинематографом, поэзией и прозой. Является прихожанкой Кафедрального собора Воскресения Христова города Твери.

     Лариса пишет рассказы и стихи, которые, в чём мы уверены, обязательно на радость всем нам составят книгу.    В предисловии к сборнику своих произведений она пишет «Эта книга о дорогих мне людях, о которых я вспоминаю с любовью и угрызениями совести, потому, что зачастую по детской беспечности и маловерию не оделяла их своей христианской заботой и благодарностью. Теперь я молюсь о них и буду поминать до конца моих дней. Надеюсь, что Господь забрал их к себе в Царствие Небесное в свой предвечный Тихий Свет. В моей же душе всегда живёт тихий свет счастливого детства, проведённого в чудном древнем городке среди милых моему сердцу людей и двориков…». Мы с удовольствием помещаем у нас на сайте один из рассказов Ларисы Абакумовой и желаем ей  успехов в творчестве.

Лариса Абакумова

Светлой памяти моей бабушки Марии Стефановны посвящается

Мария Стефановна Карпова (1898- 1981 гг.) фото из семейного архива автора

БОЖЕНЬКА

     Звали ее Мария Стефановна, но соседи обращались к ней попросту, по-уличному – Степановна, видно так было легче произносить. Из-за этого, как мне казалось, терялось что-то величественное, монументальное, связанное с ее обликом. Но в бабушке сочеталось это величественное и простое, строгое и добродушное. Была она невысокого роста, как говорили, кругленькая, ладненькая.

    Длинные седые волосы заплетены в косу и всегда собраны в скромный узелок. Ходила бабушка неспешно, казалось, что каждый ее шаг был продуман и отличался благоразумием и размеренностью, что придавало ее походке ненавязчивое для окружающих прикасание к земной тверди. А самое удивительное было – бабушкино лицо. На ее круглых, мягких щеках всегда играл розоватый румянец. Разговаривая с ней, я ловила себя на мысли, что неотрывно слежу за ее взглядом, который источал глубокое добродушие и житейскую мудрость. Рядом с ней было тепло и покойно. Это тепло и покой можно было сравнить с тем состоянием, когда в зимний студеный вечер ты сидишь возле теплой лежанки и слушаешь тихое монотонное поскрипывание раскачивающегося маятника домашних ходиков. Экое блаженство!

     Родилась и воспитывалась Мария в истинно православной семье, где весь жизненный уклад соизмерялся только с Законом Божиим. Родители отдали ее в церковно-приходскую школу, где она научилась читать и писать. Часто можно было с интересом наблюдать, как бабушка читала Евангелие и Псалтирь. А совершала она это священнодействие (именно так трепетно бабушка к этому относилась) регулярно, в одни и те же часы. Тщательно мыла руки, зажигала лампаду вставала на колени перед «угольником» (так бабушка называла «святой кут») с иконами и начинала медленно, чинно читать, бесшумно шевеля при этом губами и проникновенно крестясь.

     Мне иногда случалось у нее ночевать, т.к. родители были в отъезде или меня, в очередной раз, отдавали бабушке на излечение, после приема трапезы из снега и сладостно привлекательных сосулек, похожих на монпансье великанов. Во время ее молитвы я сидела на высокой, только, что протопленной, высокой лежанке покрытой пуховой периной. Уши мои согревало теплое камфорное масло, на голове красовался шерстяной платок. А моя временная глухота вызывала у меня молчаливый поток слез. Во время молитвы я даже плакать в голос не могла, т.к. мне было строго настрого запрещено мешать бабушкиному общению с Боженькой.

     Долго я не плакала. Кот Василь вальяжно развалился на моих ногах и завел свою громкую, уютную песню. В такие минуты я любила смотреть через синеющие стекла окон на зимнюю дорогу, прислушиваться (тихонько вытащив вату из уха) к поскрипыванию снега под полозьями саней, которые лошадки торопились засветло дотянуть домой. Взгляд, скользнув по стене, останавливался на иконе Господа Вседержителя освещённой золотистым пламенем благоухающей лампады. На душе становилось покойно, тихо, боль и похлопывание в ушах постепенно отступали, разливалось сладостное блаженство. Бабушка попросила Боженьку помочь, и Он отозвался…

     Бабушкина горница была обставлена более чем скромно. Вся мебель была сделана руками дедушки Павла и дяди Алеши – старшего сына Марии Стефановны. Мне разрешалось наблюдать за процессом рождения очередного посудного шкафа, стола или сундука. Особенно красивой была завершающая процедура вырезания затейливых рисунков специальными резцами на свежеокрашенном сундуке. Он то и был особой гордостью бабушки. Для меня же он являл собой огромный магический ларец, наполненный необыкновенно интересными вещами: старинный корсет, золотой кулончик, крестильные латунные крестики мой и брата и волосы цвета льна от нашей первой стрижки.

    Вершиной счастья для меня был тот момент, когда освободившись от трудов праведных, бабушка благосклонно открывала сундук. Он был очень высокий с несколькими отделениями и выдвижными ящиками снизу – для белья. Из недр сундука доставался альбом с пожелтевшими фотографиями и мы, усевшись на теплую лежанку, подолгу рассматривали их. Бабушка как-то по-особому, с теплотой в голосе, вспоминала свою маму, отца и те добротные, надежные времена ее детства и юности.

    Когда она отлучалась куда-нибудь по своим делам, мне приходилось оставаться дома одной. Было грустно, да и, честно говоря, страшновато. Уходя, бабушка наказывала мне быть послушной, не ходить на улицу, чтобы не простудиться, не «величаться» перед зеркалом – потому, что Боженька все видит и этого не одобрит. Только однажды, сомнение в истинности этого утверждения, было подвергнуто проверке. Я пряталась под стол, за сундук, за лежанку и повсюду Господь смотрел на меня с иконы. Взгляд Его был неотступен и строг!

    Холодок пробежал по моей спине, я опустилась на колени и прошептала: «Боженька, прости меня грешную» и, вы знаете, Господь улыбнулся! Правда едва заметно – одними глазами, как бабушка, когда, бывало, журила меня за шалости.

    Богу было угодно распорядиться так, что дом бабушки находился возле Сретенской церкви. В этом заключалась великая милость Господня, поскольку церковное богослужение выстраивало и наполняло всю жизнь моей дорогой бабули и, в значительной степени, мою детскую искреннюю жизнь с широко раскрытыми духовными очами навстречу Тихому Невечернему Свету. Везде рядом с нами был Боженька.

Город Трубчевск. Сретенская церковь. Старая фотография, сайт «Седая Брянщина»

    Воскресным летним утром я просыпалась от радостного перезвона колоколов. Босиком выбегала на залитое солнцем крыльцо послушать благовест на воле. Бабушка, конечно же, в храме. Опять пожалела мой утренний детский сон. Огорчению моему не было предела! Мама утешала меня и, нарядив по-праздничному, провожала за бабушкой вдогонку. Именно, вдогонку, т.к. я не шла, а бежала и не по улице, как это делали степенные люди, а через огород, через кладбищенский забор, через погост скорее пока еще звонят колокола.

    Перед тем как войти в храм, я становилась на колени, троекратно крестилась на надвратную икону и подавала копеечку Мише - дурачку. Строгие, набожные старушки научили меня этому еще в трехлетнем возрасте. Запах свежевымытых деревянных половиц, аромат сладкого ладана и потрескивающих свечей сливались в единое чудное благовоние, от которого захватывает дух и по сей день, когда я вхожу в храм. Крепко держась за бабушкину руку, я с нетерпеливым волнением жду, когда в меня войдет Дух Святой со Святым Причастием, поданном мне отцом Николаем. Жду, когда Боженька погладит меня по головке, как говорила мне бабушка. Домой бегу вприпрыжку, идти спокойно – нет сил.

Спас Вседержитель. Икона из дома, фото автора

     Образ Спаса-Вседержителя (Боженьки) висел на центральном месте в святом углу. Во время второй Пасхальной недели бабушка приносила из церкви священный хлебушек, как она его называла. Теперь-то я понимаю, что так бережно заворачивала бабушка в хлопчатобумажную салфетку и клала на киот иконы – до наступления следующего праздника Пасхи.

     Мне было сказано, что трогать это и разворачивать нельзя, но было страшно любопытно, что же это за таинственный сверточек? Несмотря на строгий запрет, мое любопытство одержало верх. Когда дома никого не было, я взобралась на табурет, затем на «угольник» (так бабушка называла треугольный столик, укрепленный под иконами и покрытый вязаной столешницей), дотянулась до свертка и развернула его. Оказалось, что в нем был кусочек белого хлеба, вкусно пахнущий свежим дрожжевым тестом и еще чем-то необыкновенно притягательным. А уж каким вкусным он показался мне, когда я его откусила! Божественным! Эту процедуру я проделывала частенько, пока бабушка не заметила, что ее дорогой сверточек стал каким-то подозрительно худеньким. Развернув его бабушка, конечно, все поняла. Посмотрев на меня, она спросила: «Какая же это мышка завелась у нас в доме?» Мой страх улетучился – в бабушкином взгляде была теплота, а губы ее чуть заметно улыбались.

    Прощена! Теперь-то я знаю, что там она хранила действительно чудодейственный хлебушек – Артос, который освящают в храмах на Пасхальной литургии и раздают в субботу Светлой седмицы всем прихожанам.

   Вот так потихоньку, происходило моё воцерковление, а моя дорогая Мария Стефановна незаметно, с тонкой деликатностью вела, маня к Вере в Боженьку – Иисуса Христа. Удивительно то, что икона, та самая икона Спаса-Вседержителя оказалась у меня по прошествии многих, многих лет. Когда мы открываем киот иконы от неё исходит благоуханный запах ладана – еще одно чудо.

   Для меня это знак того, что Господь с нами!